Лукас целует Клару в затылок:
— Что с вами, Клара? Что с вами сегодня?
— Сегодня я получила письмо. Официальное уведомление. Оно лежит на моем письменном столе, вы можете его прочесть. Там написано, что Томас реабилитирован, что он был невиновен. Я никогда не сомневалась в том, что он невиновен. Они пишут: «Ваш муж был невиновен, мы убили его по ошибке. Мы по ошибке убили несколько невинных людей, но теперь все будет в порядке, мы извиняемся и обещаем, что подобные ошибки больше не повторятся». Они сами убивают и сами реабилитируют. Они извиняются, но Томас умер! Разве они могут его воскресить? Разве они могут стереть ту ночь, когда мои волосы поседели, а сама я сошла с ума?
В ту летнюю ночь я была одна в нашей с Томасом квартире. Я жила там одна уже несколько месяцев. С тех пор как Томаса посадили в тюрьму, никто не хотел, не мог, не осмеливался меня навестить. Я уже привыкла к одиночеству, и не было ничего необычного в том, что я одна. Я не смогла заснуть, но в этом тоже не было ничего необычного. Необычно было то, что я в эту ночь не плакала. Накануне вечером по радио объявили о казни группы государственных преступников. Среди имен я ясно расслышала фамилию Томаса. В три часа ночи — время приведения приговора в исполнение — я посмотрела на часы. Я смотрела на них до семи часов утра, а потом пошла на работу, в большую библиотеку Столицы. Я села за свой письменный стол. Я выдавала книги в читальном зале. Мои сотрудницы одна за другой подходили ко мне, и я слышала их шепот: «Она пришла!», «Вы видели, какие у нее волосы?». Я ушла из библиотеки, до вечера ходила по улицам, заблудилась, я не знала, в каком районе города я оказалась, хотя я хорошо знала город. Я вернулась домой на такси. В три часа ночи я посмотрела в окно и увидела их: они вешали Томаса на фасаде противоположного дома. Я закричала. Пришли соседи. Меня на «скорой помощи» отвезли в больницу. А теперь они говорят, что это просто ошибка. Убийство Томаса, моя болезнь, месяцы, проведенные в больнице, мои седые волосы — все это просто ошибка. Тогда пусть они вернут мне Томаса — живого и улыбающегося. Томаса, который обнимал меня, гладил меня по волосам, держал мое лицо в своих теплых ладонях, целовал мне глаза, уши, рот.
Лукас берет Клару за плечи и поворачивает к себе лицом:
— Когда вы перестанете говорить мне о Томасе?
— Никогда. Никогда я не перестану говорить о Томасе. А вы? Когда вы начнете говорить со мной о Ясмине?
Лукас говорит:
— О ней нечего говорить. Тем более что теперь она с нами не живет.
Клара бьет Лукаса по лицу, царапает ему щеки, шею, плечи. Она кричит:
— Не с вами? Где она? Что вы с ней сделали?
Лукас тащит Клару к кровати, ложится на нее:
— Успокойтесь. Ясмина уехала в город. Вот и все.
Клара крепко вцепляется в Лукаса:
— Они отберут тебя у меня так же, как они отобрали у меня Томаса. Они посадят тебя в тюрьму, повесят
— Нет, со всем этим покончено. Забудьте про Томаса, про тюрьму и про веревку.
На рассвете Лукас поднимается:
— Мне пора домой. Мальчик рано просыпается.
— Ясмина оставила здесь своего ребенка?
— Мальчик калека. Что бы она с ним делала в городе?
Клара повторяет:
— Как она могла его оставить?
Лукас говорит:
— Она хотела взять его с собой. Я ей не разрешил.
— Не разрешили? По какому праву? Это ее мальчик. Он принадлежит ей.
Клара смотрит, как Лукас одевается. Она говорит:
— Ясмина уехала потому, что вы ее не любили.
— Я помог ей в трудную минуту. Я ничего ей не обещал.
— Мне вы тоже ничего не обещали.
Лукас идет домой готовить для Матиаса завтрак.
Лукас входит в книжный магазин, Виктор спрашивает у него:
— Вам нужна бумага и карандаши, Лукас?
— Нет. Я хотел бы с вами поговорить. Петер сказал мне, что вы собираетесь продать дом вместе с магазином.
Виктор вздыхает:
— В наше время ни у кого нет столько денег, чтобы купить дом с магазином.
Лукас говорит:
— Я хотел бы купить их у вас.
— Вы, Лукас? А на какие деньги, милый мой?
— Я продам Бабушкин дом. Армия предлагает мне за него большие деньги.
— Боюсь, что этого недостаточно, Лукас.
— Мне принадлежит также большой участок земли. И еще некоторая собственность. Очень ценные вещи, оставшиеся мне от Бабушки.
Виктор говорит:
— Зайдите ко мне сегодня вечером домой. Я оставлю дверь открытой.
Вечером Лукас поднимается по маленькой темной лестнице, ведущей в квартиру над книжным магазином. Он стучит в дверь, из-под которой выбивается полоса света.
Виктор кричит:
— Входите, Лукас!
Лукас входит в комнату, где, несмотря на открытое окно, плавает густое облако дыма от многочисленных сигарет. Потолок покрыт грязным коричневатым налетом, тюлевые занавески пожелтели. Комната заставлена старой мебелью, диванами, банкетками, столиками, лампами, безделушками. На стенах — картины, гравюры, на полу слоями лежат истершиеся ковры.
Виктор сидит у окна за столом, покрытым красной плюшевой скатертью. На столе коробки сигар и сигарет, разнообразные пепельницы, полные окурков, соседствуют с рюмками и графином, наполовину полным желтоватой жидкостью.
— Подойдите, Лукас. Сядьте и возьмите себе рюмку.
Лукас садится, Виктор наливает ему, осушает свой собственный стакан, снова наполняет:
— Я хотел бы предложить вам водки получше, например, той, что привезла мне сестра, когда приезжала навестить меня, но, к сожалению, ничего не осталось. Сестра приезжала ко мне в июле, было очень жарко, помните. Я не люблю жару, не люблю лето. Дождливое, прохладное лето — да, но от зноя я положительно заболеваю.